Обращаясь к теме театра в христианском восприятии, я бы хотел затронуть вопрос, который не обошел своим вниманием великий французский мыслитель и который крайне волновал великого русского писателя. Мое обращение к этим двум именам не случайно: оба этих человека вели свои духовные поиски преображения человека в русле христианства, а потому мне как христианину, с одной стороны, и как представителю той сферы культуры, о которой пойдет речь, с другой стороны, далеко не безразличны их взгляды на давно интересующий меня вопрос.
Несмотря на то, что Паскаля и Гоголя разделяют два столетия и принадлежали они к разным христианским конфессиям: один был католиком, другой — православным, их судьбы и устремления словно вылеплены по одному образцу. Совпадения в их судьбах просто поражают: оба были очень религиозны, к обоим в молодые годы пришла большая, настоящая слава, позже оба испытали духовное потрясение, вызвавшее решительную перемену в их жизни, и до конца прошли тот нелегкий путь, который им открылся. Есть, правда, одно важное отличие: Паскаль был ученым, Гоголь — художником.
Л.Н. Толстой, обращая внимание на удивительную схожесть их жизненного пути, писал: «Большие душевные силы дают этим людям возможность быстро достигнуть большой славы, и эти же силы дают им возможность увидеть ничтожество ее. Таким человеком был Гоголь (я по Гоголю, думаю, понял Паскаля). И тот и другой, хотя с совсем различными свойствами и совершенно различным складом и размером ума, пережили одно и то же. Оба очень скоро достигли славы, которой страстно желали; и оба, достигнув ее, тотчас же поняли всю тщету того, что казалось им самым высоким, самым драгоценным в мире благом, и оба ужаснулись тому соблазну, во власти которого находились» .
Я не нашел никаких фактов, которые подтвердили бы, что Гоголь читал «Мысли» Паскаля. Однако можно предположить с большой долей вероятности, что он мог их прочесть, поскольку писателя окружали люди, несомненно знакомые с основными работами философа, как, например, В.А. Жуковский, близкий знакомый Гоголя Иосиф Михайлович Виельгорский — одаренный, многообещающий молодой молодой человек, воспитывавшийся вместе с великим князем Александром Николаевичем у Жуковского и умерший в 22 года от чахотки; или Василий Львович Пушкин, дядя великого поэта, который даже рекомендовал Гоголю познакомиться с «Мыслями» Паскаля, а также многие другие. Однако в списках имен святых отцов и учителей Церкви, чьи творения привлекали внимание Гоголя, как древних, так и современных Гоголю духовных писателей, среди которых есть имена Иоанна Златоуста, Василия Великого, Ефрема Сирина, Григория Нисского, Иоанна Дамаскина, Кирилла Александрийского, а также святителя Филарета, митрополита Московского и Коломенского, Задонского затворника Георгия, епископа Костромского и Галичского Владимира (Алявдина) и др., мы имени Паскаля не найдем. Т. е. нельзя утверждать, что пример Паскаля послужил для Гоголя образцом или что произведения французского мыслителя коренным образом повлияли на судьбу и творчество русского писателя. И это, как ни странно, еще больше сближает в моем сознании фигуру Гоголя с образом Паскаля.
Каждый из них шел своим собственным путем, но, кроме спасения собственной души, их объединило еще и желание передать другим свой духовный опыт. Можно сказать, что Паскаль, судя по всему, писал свой труд «в вечность», не предполагая увидеть его напечатанным при жизни; Гоголь же, напротив, с нетерпением ждал опубликования «Выбранных мест из переписки с друзьями», предполагая большой успех в русском обществе. И тут, надо признаться, Паскаль оказался мудрее. Как известно, новая книга Гоголя вызвала в обществе, мягко говоря, далеко не однозначную реакцию: и среди властных структур, и среди духовенства, и среди «прогрессивной» части соратников по перу. Кстати, если предположить, что труд Паскаля даже в том объеме, какой мы имеем сейчас, был бы издан еще при его жизни, я думаю, он был бы объявлен, как минимум, государственным преступником.
И вот что любопытно: при известном совпадении некоторых тем для рассуждений, содержащихся в «Мыслях» Паскаля и в «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголя, возникает своеобразный диалог, который ведется через двухсотлетнюю толщу времени из противоположных концов Европы. И в связи с этим, мне хотелось бы подойти вплотную к волнующему меня вопросу, ответ на который у Паскаля и Гоголя, существенно разнится. Это, как следует из названия работы, вопрос о театре.
Как известно, христианская Церковь не поощряла театр еще с самых древних времен. В работе А. Дживилегова и Г. Бояджиева «История западно-европейского театра» довольно подробно рассказывается о том, что уже самые ранние идеологи христианства Иоанн Златоуст, Киприан и Тертуллиан называли актеров детьми сатаны и вавилонской блудницы, а зрителей — падшими овцами и погибшими душами; актер приравнивался к гладиатору, содержателю публичного дома и скульптору, изображавшему идолов. Подобная реакция христианской Церкви была связана — наряду с обличением феномена лицедейства — с жестокостью театральных зрелищ и безнравственным поведением актеров на сцене. Дело в том, что бои гладиаторов и львиные травли смертников, среди которых находилось немало христиан, страдавших за веру, также происходили в театре и перемежались с непристойными мимодрамами актеров, заполнявших паузы.
Феноменом же лицедейства считается феномен перевоплощения (раздвоения личности) актера и неизбежная страстность в игре, отвергаемые Церковью. Вхождение в образ того или иного героя делает исполнителя не тем, кто он есть на самом деле, и эта «расщепленность», по мнению Церкви, в конечном итоге, отрицательнейшим образом сказывается на его психике, ибо все мы призваны Богом жить не по лжи. Сюжет же пьесы, пусть и построенный на реальных фактах, всегда является некоей формой неправды по отношению к играющему в ней актеру.
Кроме того, входя в тот или иной образ, актер, как считает Церковь, уже и в жизни подчас долго не может выйти из него. Это также усиливает внутренний духовный разлад (ведь актер играет самые разные, подчас диаметрально различные роли) в силу утверждения в его душе коллективной и противоречивой до антагонизма личности, противной замыслу Бога о человеке как носителе неповторимой индивидуальности. В свою очередь, талант, реализуемый в игре, активно способствует росту тщеславия и гордыни актера.
В XIV в. соборным постановлением актеры, устроители зрелищ и «все одержимые страстью к театру» были исключены из христианской общины. Актеров, как и самоубийц, было запрещено хоронить в освященной земле. Театральное искусство считалось ересью и подпадало под компетенцию инквизиции.
Однако западно-европейская католическая церковь, особенно во Франции, сама стала использовать театральные приемы, привлекавшие к храмам горожан, в литургических драмах, позже в полулитургических драмах, которые со временем переросли в мистерии. После их запрещения, в городах возникли миракли, моралите, а позднее и профессиональные театральные труппы. В общем, ко временам Паскаля во Франции уже существовал профессиональный светский театр.
В первой части своего главного, но, к сожалению, не законченного труда, в главе восьмой («Развлечения») Паскаль пишет: « Всякое пышно обставленное развлечение идет во вред истинно христианской жизни, но из всех развлечений, придуманных в миру, особенно следует опасаться театра. Людские страсти показаны там столь изящно и столь натурально, что взбудораживают и порождают их в наших собственных сердцах. В первую голову это относится к любви, особенно если она предстает в облике целомудренном и возвышенном, ибо чем непорочнее явленная на подмостках любовь, тем глубже она затрагивает непорочные души; ну, а ее пылкость ублажает наше самолюбие, и в нем зреет желание зажечь в ком-то пламень, так искусно только что представленный; одновременно мы все больше укрепляемся в мысли, основанной на возвышенности изображенных комедиантами чувств, что подобные чувства отнюдь не опасны, и самые чистые души проникаются уверенностью, будто ничем не запятнают своей чистоты, если в них зародится столь благоразумная любовь.
И вот, когда человек уходит из театра, его сердце так переполнено всеми прелестями и красотами любви, а душа и ум так уверовали в ее непорочность, что он уже распахнут навстречу ее первым напечатлениям, вернее, уже ищет возможности посеять любовь в другом сердце и снять потом урожай таких же наслаждений и жертв, какие были только что так красиво изображены актерами».
Получается, что первая причина неприятия театра Паскалем — его развлекающая (т. е. отвлекающая от главного в жизни каждого христианина) сторона. Из всех вышеперечисленных христианской Церковью причин, Паскаль выделяет только одну — разжигание в сердцах людей жажды страстей. Мало того, для людей чистых и непорочных душой, а это, как правило, люди молодые, театр вместе с «развлечением» и «разжиганием страстей» таит в себе коварный обман, с помощью которого в незрелые неопытные души под видом возвышенной любви забирается ненасытный похотливый зверь, требующий наслаждений. Что и говорить, обвинение серьезное.
А теперь давайте попробуем представить диалог, состоящий из реплик Паскаля («Мысли») и Гоголя («О театре, об одностороннем взгляде на театр и вообще, об односторонности»), при этом стараясь не нарушить контекста основных мыслей, заложенных в тексте. Я понимаю, что, с одной стороны, это некорректно, с другой, по многим причинам, несопоставимо, но все равно ужасно интересно.
Паскаль. «Всякое пышно обставленное развлечение идет во вред истинно христианской жизни, но из всех развлечений, придуманных в миру, особенно следует опасаться театра».
Гоголь. «Вы очень односторонни, и стали недавно так односторонни; и оттого стали односторонни, что, находясь на той точке состоянья душевного, на которой теперь стоите вы, нельзя не сделаться односторонним всякому человеку. Вы помышляете только об одном душевном спасенье вашем и, не найдя еще той именно дороги, которую вам предназначено достигнуть его, почитаете всё, что ни есть в мире, соблазном и препятствием к спасенью. Монах не строже вас. Так и ваши нападенья на театр односторонни и несправедливы».
Паскаль. «Людские страсти показаны там столь изящно и столь натурально, что взбудораживают и порождают их в наших собственных сердцах».
Гоголь. Вы подкрепляете себя тем, что некоторые вам известные духовные лица восстают против театра; но они правы, а вы не правы. Разберите лучше, точно ли они восстают против театра или только противу того вида, в котором он нам теперь является. Церковь начала восставать противу театра в первые века всеобщего водворенья христианства, когда театры одни оставались прибежищем уже повсюду изгнанного язычества и притоном бесчинных его вакханалий. Вот почему так сильно гремел противу них Златоуст. Но времена изменились. Мир весь перечистился сызнова поколеньями свежих народов Европы, которых образованье началось уже на христианском грунте, и тогда сами святители начали первые вводить театр: театры завелись при духовных академиях. Наш Димитрий Ростовский, справедливо поставляемый в ряд святых отцов Церкви, слагал у нас пьесы для представления в лицах».
Паскаль. «В первую голову это относится к любви, особенно если она предстает в облике целомудренном и возвышенном, ибо чем непорочнее явленная на подмостках любовь, тем глубже она затрагивает непорочные души; ну, а ее пылкость ублажает наше самолюбие, и в нем зреет желание зажечь в ком-то пламень, так искусно только что представленный; одновременно мы все больше укрепляемся в мысли, основанной на возвышенности изображенных комедиантами чувств, что подобные чувства отнюдь не опасны, и самые чистые души проникаются уверенностью, будто ничем не запятнают своей чистоты, если в них зародится столь благоразумная любовь. И вот, когда человек уходит из театра, его сердце так переполнено всеми прелестями и красотами любви, а душа и ум так уверовали в ее непорочность, что он уже распахнут навстречу ее первым напечатлениям, вернее, уже ищет возможности посеять любовь в другом сердце и снять потом урожай таких же наслаждений и жертв, какие были только что так красиво изображены актерами».
Гоголь. «Стало быть, не театр виноват. Все можно извратить и всему можно дать дурной смысл, человек же на это способен. Но надобно смотреть на вещь в ее основании и на то, чем она должна быть, а не судить о ней по карикатуре, которую на нее сделали. Театр ничуть не безделица и вовсе не пустая вещь, если примешь в соображенье то, что в нем может поместиться вдруг толпа из пяти, шести тысяч человек и что вся эта толпа, ни в чем не сходная между собою, разбирая по единицам, может вдруг потрястись одним потрясеньем, зарыдать одними слезами и засмеяться одним всеобщим смехом. Это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра. < … > Частое повторение высокодраматических сочинений, то есть тех истинно классических пьес, где обращено вниманье на природу и душу человека, станет необходимо укреплять общество в правилах более недвижных, заставит нечувствительно характеры более устоиваться в самих себе, тогда как все это наводнение пустых и легких пьес, начиная с водевилей и недодуманных драм до блестящих балетов и даже опер, их только разбрасывает, рассеивает, становит легким и ветреным общество. Развлеченный миллионами блестящих предметов, раскидывающих мысли на все стороны, свет не в силах встретиться прямо со Христом. Ему далеко до небесных истин христианства. Он их испугается, как мрачного монастыря, если не подставишь ему незримые ступени к христианству; если не возведешь его на некоторое высшее место, откуда ему станет видней весь необъятный кругозор христианства и понятней то же самое, что прежде было вовсе недоступно. Есть много среди света такого, которое для всех, отдалившихся от христианства, служит незримой ступенью к христианству. В том числе может быть и театр, если будет обращен к своему высшему назначению».
***
Признаюсь, получилось грубовато и довольно некорректно по отношению к обоим духовным писателям. А главное — не раскрыло сути конфликта во взглядах Паскаля и Гоголя на театр.
Для Гоголя театр никогда не был просто развлечением. Он относился к театру так же, как и к писательству — как к одному из видов истинного искусства. А на искусство Гоголь смотрел как на своего рода священнослужение Богу. Быть художником по Гоголю значило вести к Богу. В своих письмах Гоголь часто называет искусство «святыней». Не его беда в том, что люди, привыкшие воспринимать творчество Гоголя лишь в литературно-художественных и театральных образах, не смогли сразу принять его духовную литературу. В письмах Гоголь писал, что, обратившись к духовной литературе, он не перестал быть художником, просто объектом его творчества стала его собственная душа.
Паскаль же был ученым и мыслителем. Вполне возможно, что ему и в голову не приходило взглянуть на театр как на средство достижения богоугодной цели. Да и театр во времена Паскаля отождествлялся, скорее всего, с местом, противопоставленным церкви. Кстати сказать, любопытно, какие театральные представления мог посетить Паскаль?
Но главное — мне кажется, что Паскаль и Гоголь говорят о разных театрах: Паскаль говорит о том театре, который был; Гоголь же — о том, каким театр должен быть. И каждый из них прав.
Фото. Портреты Блеза Паскаля и Николая Васильевича Гоголя.
