Рассказ палконосца.
Наш суровый педагог по сценическому движению Ирина Алексеевна Дацук, прелестная, страстная женщина, которая настолько предпочитала носить брюки в качестве рабочей одежды, что её появление в коридорах Горьковского театрального училища в платье или юбке вызывало настоящий фурор среди студентов и преподавателей, — так вот, эта самая Ирина Алексеевна Дацук почему-то отчаянно прятала от нас свой женский облик, чаще всего являясь на занятия по движению в образе Кощея Бессмертного.
Чего только стоил один её выход в пространство танцевального зала в самом начале занятия!
Входила не женщина, входил даже не человек! — входил вопросительный знак: голова свисала между плеч, взгляд ее исподлобья выражал смертную тоску, спина сгибалась под тяжестью висящего на шее головного мозга, руки висели плетьми, а ноги плелись вслед за опущенными плечами. Ирина Алексеевна бросала все это на стул рядом с пианино и сквозь зубы цедила:
— Начнем с разминки…
Но буквально через минуту чей-то неверный шаг, чей-то неуклюжий поворот, чей-то непродуманный перенос тяжести тела с одной ноги на другую превращал нашего педагога из вопросительного знака в восклицательный — нет! — в три восклицательных знака: в Горгону Медузу, в Лернейскую гидру и в разгневанную фурию.
— О боги! Почему я родился идиотом, кретином, недоумком и дебилом? — вопрошал олимпийцев провинившийся ученик, повторяя вслед за учителем все определения степени своей умственной ущербности. — Кто толкнул меня в двери этого храма???
И тотчас же отвечал себе:
— Сам! Сам захотел!.. А коли так, терпи, дурак, молчи, идиот, и учись!
А Ирина Алексеевна уже летела синей молнией к своей жертве и, продемонстрировав этому охламону, как гордо должна быть поднята голова, какой струной должен быть вытянут позвоночник, стремящийся к небесам, как прямо должна быть протянута поднятая к небу рука, несущая от плеча до кончиков пальцев всю энергию твоего сердца, как прочно и надежно опирается корпус на ногу, ставшую непоколебимым столпом, — словом, на мгновение превратившись в идеальную древнегреческую статую с сияющим взором и орлиными крыльями, в следующее мгновение снова сворачивалась в вопросительный знак и с горьким вздохом и потухшими очами возвращалась к своему стулу.
Помню, как на одном из первых занятий, когда от выполнения элементарных шагов мы уже добрались до выполнения элементарного кульбита, всё у нас пошло кувырком. Перед первой попыткой Ирина Алексеевна, глядя на нас исподлобья в упор, словно мы должны были совершить первый в своей жизни прыжок с парашютом, прочла нам подробную инструкцию о том, что, как и в какой последовательности надо выполнять, чтобы остаться живым и невредимым при совершении кульбита, особенно упирая на то, как надо группироваться, дабы не свернуть себе шею.
— Запомнили?
Мы, как баранье стадо, уже знакомое с палкой пастуха, с готовностью кивнули головами.
— Посмотрим!..
Первым в очереди на кульбит, выстроенной по ранжиру, стоял наш самый длинный однокурсник Женя Вагин, с лица которого никогда не сходила лучезарная улыбка.
— Первый пошёл!
Женя присел у мата, уперся руками в мат, оттолкнулся ногами от пола, почему-то встал на голову с прямой спиной и поджатыми ногами, замер на секунду в этой странной позе, а затем грохнулся на спину.
— Живой? — поинтересовалась Дацук.
Женя, лежа на спине, кивнул, лицо его озарилось улыбкой, и он как ни в чем ни бывало вскочил на ноги. Ирина Алексеевна тяжело вздохнула и махнула рукой:
— Второй пошел!
Второй на секундочку замялся, а потом присел у мата и в абсолютной точности повторил подвиг безумца Евгения Вагина. Дацук оторопела.
— Та-а-ак!.. Третий пошел!.. — промычала она уже с каким-то любопытством.
Третий тоже решил не оригинальничать.
— Понятно! — остановила четвертого Ирина Алексеевна. — А теперь встаньте вдоль стены, повернитесь к ней лицом и упритесь в стену руками.
Мы уперлись. Ирина Алексеевна, подошла к концертмейстеру, попросила её сыграть что-нибудь маршевое «на две четверти», а затем вновь обратилась к нам:
— Итак, когда зазвучит марш, вы должны будете на каждую сильную долю ударяться лбом об стенку! Готовы?
Все слегка дрогнули от неожиданной задачи, но тем не менее дружно кивнули.
— Начали!..
Прозвучало короткое вступление, напоминавшее сигнал полковой трубы, и в тот момент, когда грянула первая сильная доля, Олег Гордиенко, бывший тогда старостой нашего курса, вдруг развернулся к нашему преподавателю и раскатисто крикнул:
— Ге-ни-аль-но! Упражнение для идиотов!
Все замерли. Стало так тихо, что мы услышали, как в коридоре какой-то студент, вынимая из почтового ящика корреспонденцию, пришепётывая, похвалился: «А мне опять пишьмо из Ше-Ше-А пришло!» А Ирина Алексеевна вдруг обмякла, села на стул и, отвернувшись лицом к окну, сказала в сторону:
— Слава богу, хоть один не идиот!
Все облегченно засмеялись, но мне, как, наверно, и другим моим однокурсникам, стало немного не по себе — нам было стыдно.
Это был знаменитый Дацуковский тест на ум и достоинство, который в училище попросту называли «проверкой на идиотизм».
Какое сильное впечатление Ирина Алексеевна произвела на мою юную, еще неокрепшую душу своими первыми занятиями, можно судить по следующему факту.
Моя престарелая хозяйка, сдававшая мне угол в своем частном доме на Сенной площади, взяв на себя обязанность перед моими родителями следить за дисциплиной и нравственностью их сына, будила меня по утрам примерно так:
— Миша! Вставай!.. Я слышала, твой будильник звенел уже два раза!.. Кстати, ты куда его засунул?
— Александра Сергеевна!.. Я совсем забыл вам сказать… Сегодня первой пары не будет…
— Ты смотри-ка! Правильно ты меня с вечера предупредил: если, мол, буду врать, что первой пары не будет, не верьте!.. Миша!.. Вставай!..
— Александра Сергеевна!… Вот хоть убейте, не встану… Не могу я… Сил нет…
— Миша! — тут Александра Сергеевна откашливалась, набирала в легкие воздух и кричала старческим фальцетом. — ДАЦУК!!! ДАЦУК!!! ДАЦУК!!!
Этого страшного слова было достаточно для того, чтобы через три секунды я уже чистил зубы, глядя непроснувшимися глазами в растрескавшееся зеркальце, висящее над рукомойником, а Александра Сергеевна, очень довольная собой, приговаривала:
— Действует!.. Надо же! Вот это, я понимаю, педагог, дай ей Бог здоровья!
Честно скажу, что, будучи еще студентом, я уже питал к Ирине Алексеевне самую искреннюю нежность и уважение. Её занятия, кроме физкультуры, всегда шли первой парой, и в эти дни я, как правило, прибегал в училище еще до звонка. Я понимал, что природа немного отдохнула над моей способностью к пластическим дисциплинам. Крайним с конца, то есть моим соседом, был только Олег Эллинский, с которым после выпуска мы вместе работали в Казанском ТЮЗе — как говорится, два сапога пара, и оба левые. Но Олега даже Ирина Алексеевна не смогла одолеть. Научить его ходить смогла только армия, и то — только «бегом» и «строем».
На втором курсе в зимнюю сессию мы сдавали по движению «скакалки». Я готовился к этой сессии денно и нощно, прыгая со скакалкой по ночам на хозяйской кухне, в результате чего домашние животные Александры Сергеевны кошка Машка и собачка Нелька были доведены до нервного срыва: кошка неожиданно окотилась (я сам принимал окот), а Нелька была допущена спать в постели самой хозяйки.
На экзамен, проходивший в танцевальном зале, собрались все преподаватели нашего курса, включая и самого Валерия Семеновича Соколоверова, нашего Мастера.
Когда дошло до «скакалок», я, как назло, оказался в первом ряду. Концертмейстер заиграла на пианино польку, и мы, мужчины, легко и пружинисто, словно дрессированные бегемоты, запрыгали, свистя в воздухе своими скакалками. Пока мы, приторно улыбаясь, скакали на обеих ногах, все было в порядке. Пока перешли на правую ногу, подогнув левую, тоже было еще терпимо. Но когда пришла очередь левой ноги, скакалка вырвалась из моей правой руки и змеей обвила левую ногу. Такого коварства я от нее не ожидал. Ни на секунду не прерывая ритма польки, я продолжал с судорожной улыбкой на лице подпрыгивать, одновременно пытаясь оторвать от левой ноги присосавшуюся к моей левой икре скакалку. Когда дело дошло до галопа и я уже ухватил правой рукой ускользнувшую давеча ручку скакалки, мою левую руку предательски покинул её другой конец. Позже свидетели мне рассказывали, что в канкане я напоминал незабвенную скульптурную композицию древнегреческого скульптора «Лаокоон и его сыновья», где я исполнял роль Лаокоона, сражавшегося с опутавшими его тело змеями, а мои товарищи — роли его сыновей. При всем при этом они делали вид, что я так их насмешил, что они уже не в состоянии продолжать упражнение. А я прыгал и понимал, что останавливаться уже нельзя, что содрогания воздуха в зале — это хохот зрителей, что главное — это финал, и поэтому, как только музыка пошла на коду, я, не прекращая подпрыгиваний, бросил эту треклятую скакалку на пол, а когда зазвучали финальные аккорды, легко подхватил её и на последний аккорд аккуратно встал в исходную позицию — со скакалкой в руках и победной улыбкой на лице.
Зал сотрясался от хохота. Я видел, как хохочет Ирина Алексеевна. Это было божественно! Я видел, как хохочет Семеныч, вытирая слезы и хлопая себя по коленям. Это был триумф! Валерий Семенович, захлебываясь от смеха, крикнул:
— Меркушин!.. Пятерка по мастерству!..
Раздались аплодисменты.
Тогда Ирина Алексеевна не менее бойко выкрикнула:
— Меркушин!.. По движению — двойка!..
Аплодисменты перешли в овацию…
Знаете, вспоминая о том, как смеялась Ирина Алексеевна, я думаю, что знаменитой французской актрисе Анни Жирардо, которая была чем-то похожа на нашу Дацук, даже не снилась такая живая, такая озорная и очаровательная улыбка, которая вспыхивала иногда на лице нашей прекрасной преподавательницы.
Мало того — Ирина Алексеевна вырезала мне аппендицит! То есть не сама, конечно, но без её волевого решения всё могло бы закончиться моргом.
Как-то на третьем курсе во время занятия по движению я почувствовал себя нехорошо. Ирина Алексеевна это заметила и спросила:
— Меркушин! Ты что-то как-то позеленел. Тебе плохо, что ли?
— Мне бы, наверно, в больницу надо, Ирина Алексеевна.
— Ну, иди!
Я честно отправился в поликлинику, там вызвали «Скорую», меня привезли в какую-то больницу, где хирург сообщил мне, что у меня был приступ аппендицита:
— Можем вырезать, если хочешь, а можем и не вырезать — приступ уже прошел.
Я обрадовался, что обошлось без вмешательства в мои внутренние органы, и с облегчением вернулся в училище.
Через несколько месяцев опять же на занятии по движению я снова «зазеленел». Ирина Алексевна хмуро спросила меня:
— Опять аппендицит?
— Не знаю, Ирина Алексеевна…
— Саша! — приказала Ирина Алексеевна Сане Наумову. — Иди в учительскую, вызови «Скорую». Пусть ему, наконец, вырежут этот аппендикс к чертям собачьим!
Хирург в Железнодорожной больнице помял мне живот, постучал по ребрам и озабоченно произнес:
— Аппендицит… Будем резать.
Я улыбнулся. Он с удивлением взглянул на меня и повторил угрозу, словно я ее не расслышал:
— Я говорю, резать будем!
— Вот и хорошо! Дацук, я думаю, будет довольна…
После операции Ирина Алексеевна присматривала за мной на занятиях, берегла меня и частенько усаживала рядом с собой:
— Хватит козлом скакать! Посиди немного… А то порвешься, чего доброго!..
Где-то в это время я был удостоен чести стать дацуковским «палконосцем».
Редкий студент в Горьковском театральном училище не пробовал пластиковой палки от самой Дацук. Эта палка шлепала самые крепкие и знаменитые студенческие спины, попы, икры, голени, плечи и бицепсы. На первом курсе Ирина Алексеевна приносила эту палку на занятия сама. На втором курсе за палкой посылался самый верный студент, который с тайным злорадством приносил её из учительской. На третьем курсе эта участь выпала мне, и я, прекрасно понимая, что палка из орудия наказания уже превратилась в некий символ, с удовольствием бежал в учительскую, вынимал её из-за отопительной батареи и, перепрятав в другое место, возвращался в зал с пустыми руками:
— Нету, Ирина Алексеевна!
— Точно нет?
— Нет! — разводил я руками.
— А за батареей смотрел?
— Смотрел.
— Нет?
— Нет.
— Ну, на нет и суда нет.
Ну, кто бы из студентов мог не полюбить такого педагога? Никто. В этом я абсолютно уверен.
2018 год.
Фотография. На занятии по сценическому движению в танцевальном зале. Слева — концертмейстер, которая сопровождала наши занятия «живой» музыкой (к сожалению, я не помню её имени); в центре — преподаватель по сценическому движению Ирина Алексеевна Дацук; справа — студент третьего курса драматического отделения Михаил Меркушин.
Горьковское театральное училище. 1981 год.
